Читать книгу Жизнь Гегеля. Книга III – Гегель в Берлине онлайн

Берлин – город абсолютной рефлексии, и эта неугомонность мысли сосуществует с еще не завершенным развитием прусского государства, как и самой столицы. В Берлине нет ничего наивного, ничего непосредственного, но все в нем – работа рефлексии. (494)

Во всех классах общества присутствует острая рассудительность, которая придает им практическую направленность. Размышления могут привести к иронии, даже к скуке и бездействию. Чтобы преодолеть ее, необходимо неустанно стремиться к ней.

Философия преодолевает дуализм рефлексии. Религия преодолевает противоречия на уровне чувств: так, например, происходит в Вене. Но в Берлине сама религия пронизана рефлексией. Ее вера – это не спонтанная преданность, а попытка постичь собственное содержание.

Таким образом, университет дал Берлину возможность самовыражения. Там преподавал Фихте (1810—1814), покинувший Йену в 1799 году и недолго преподававший в Эрлангене в 1805 году. Фридрих Шлейермахер (1768—1834) был более важной фигурой для берлинцев. Карл Зольгер (см. ниже) учился у Фихте, преподавал и с 1811 года до своей смерти в 1819 году работал в Берлине в качестве профессора:

Гегель писал о Зольгере через 10 лет после его смерти. Зольгер был промежуточной фигурой между Шеллингом и Гегелем и отвечал тем, кто стремился подвергнуть спекуляцию испытанию. Как и Шеллинг, он писал о диалектике, этике как политике, эстетике и философии религии, но не в систематизированном виде. Ему почти нечего было сказать о натурфилософии. В политическом плане он был согласен с Гегелем. Диалектику он представлял как диалог. Философская деятельность, таким образом, приобрела социальную форму: вопрос-ответ. Он остановился перед гегелевской идеей «самодвижения понятия», которая абстрагирует от таких субъективных форм. Зольгер придерживается диалогической точки зрения и не одобряет гегелевскую привилегию спекулятивной научной мысли. Зольгер пишет:

Несомненно, эти философы [как и Гегель] фактически признают высшую спекулятивную мысль как совершенно отличную от обычной мысли, но они считают ее в ее законности и универсальности единственно действенной, а все, что не является ею, включая эмпирическое сознание в той мере, в какой оно не связано с этими законами, – фрагментом их, ошибочным и пустым во всех своих отношениях.