Читать книгу Места силы. Шаманские экскурсы. Том 6. Жизнь Карла Юнга. Шаманизм, алхимия, психоанализ онлайн

Это, конечно, никакое не пророчество, это размышление по поводу того, что Юнг видел в 1913 году. Но в том, что он тогда видел, несомненно, было что-то пророческое. Загвоздка лишь в том, что заранее неизвестно, является ли то, что ты видишь, пророчеством или это просто блазнит. То есть шаман-то, разумеется, знает, что любое видение можно и должно рассматривать как предсказание (в каждом видении можно постфактум найти знаки, указывающие на то, что потом и действительно произошло), к тому же шаман умеет любое видение сразу же четко истолковать. А Юнг в тот момент еще не был знающим. Он пока что еще не встретил своего дона Хуана (Филемона), не поучился у него магии. И потому даже те свои видения, которые уже точно сбылись, толковал довольно поверхностно. Например, готов был видеть в мертвом белокуром юноше эрцгерцога Фердинанда, убийство которого послужило поводом для войны.

Убитый юноша, скарабей, солнце, змеи.

Картинка из «Красной книги»

Впрочем, прямо Юнг этого не говорит, лишь намекает в контексте рассуждений о том, как вообще возможно пророчество. В сухом остатке эти рассуждения сводятся к следующему: чтобы видеть грядущее, надо отвлечься от внешних событий и смотреть внутрь себя, где, собственно, и зреет все то новое, что потом случается в мире. Буквально: внешние «события ничего не означают, они значат только внутри нас. Мы создаем смысл событий». Применительно к конкретному случаю видений о войне он заявляет: «Я бы не смог видеть, что должно прийти, если бы я не видел это в себе».

Но что же он все-таки видел? В самый момент видения – карлика, камень, убитого юношу, скарабея, кровь, змей, заслоняющих солнце… А когда началась война, он увидел все это несколько иначе: «Я соучастник этого убийства, солнце глубин сверкает и во мне после совершенного убийства; тысячи змей которые хотят пожрать солнце – они и во мне. Я сам и убийца, и убитый, жрец и жертва». Ну, а дальше эта архетипика жертвы и жреца проецируется в социальную плоскость («вы все соучастники убийства») и оборачивает постижением войны как массового жертвоприношения: «Они все должны принести в жертву друг друга, ибо еще не пришло время, когда человек воткнет кровавый нож в самого себя, чтобы пожертвовать тем, кого он убивает в своем брате. Но кого убивают люди? Они убивают знатных, храбрых, героев. Они нацеливаются на них и не знают, что имеют в виду себя. Они должны пожертвовать героем в себе».