Читать книгу Английская поэзия: светские иконы прошлого онлайн

Современные рекламщики, пытаясь найти новых клиентов, часто используют термин «анти» в сочетаниях вроде «антикафе» и пр.: мол, наше кафе – это не какой-то банальный ресторан для буржуа, у нас всё-всё по-другому: и настольные игры, и полочка с книгами – читай не хочу, – и древняя радиола в углу, поэтому по отношению к обычным прозаическим кафе мы примерно то же, что антиматерия – к материи. (Так и хочется здесь использовать анекдот про один орган человеческого тела и его вид сбоку… Хорошо, считайте, что я этого не говорил.) Слова от такого бессовестного употребления снашиваются, истираются. Чем мы будем говорить, когда продажники сотрут в порошок изначальный смысл всех слов? Это рассуждение – вот к чему: к Блейку приставка «анти» применима с гораздо большим основанием, чем к едальне с радиолой и книжной полкой на стене. Он – антипоэт, потому хотя бы, что движение его ума совершается курсом, противоположным обычному: не от поэтического – к духовному, а от духовного – к поэтическому. Он не только огромен, но и колоссально неудобен, потому что ломает привычные рамки и способы разговора о поэзии – ну, или о религии, если мы считаем, что Блейк – «про неё» в первую очередь, то есть про религию в широком смысле слова: про духовный мир, само существование которого и рождает религию.

В результате корпус его текстов – «это наименее читаемый корпус [текстов] в английской поэзии в пропорции к его достоинствам»5, как блестяще сказал о нём канадский литературовед Герман Нортроп Фрай (англ. Herman Northrop Frye, 1912 – 1991).

Блейка можно сравнить – уже сравнивали до меня – с русским православным мистиком Даниилом Андреевым. Слово «православный» я использую с осторожностью: Андреев – «православный мистик» ровно в той же мере, в какой Боэций в «Утешении философией» – «христианский философ». Даниил Андреев был православным человеком, и он же был мистиком, поэтому характеристика безошибочна с формальной точки зрения, но в данном случае слагаемые не производят суммы. Определение «русский писатель» применительно к нему является столь же формально верным и таким же бессодержательным, как и «православный мистик». Несколько лет назад в книжном магазине я случайно обнаружил «Розу мира» в одном из новых изданий с подзаголовком «роман». Какой же это «роман», с позволения сказать? Главная книга Андреева – не больше роман, чем «Божественная комедия» – комедия в современном смысле: это жанровое определение последней раз за разом горько разочаровывает школьников, которые в начале изучения темы наивно надеются, будто им предлагают средневековую версию «Тупого и ещё тупее», или что там сейчас считается образцом комедии.