Читать книгу Прелюдии и фуги онлайн
Подогнав машину почти к самому крыльцу, Зоя не спеша вышла и огляделась. Вот он – бастион постоянства! Вдохнув свежий, загородный, пахнущий топящимися банями и каминами воздух, от души потянулась. Красота и воля! Чего она раньше бунтовала, пыталась при первой же возможности уехать в город? Глупая!
Красивая, высокая дверь дома отворилась, и на крыльцо вышел папа, Анатолий Петрович Сперанский. Высокий, седовласый, подтянутый, с чуть недоверчивым прищуром голубых глаз и грубым, волевым подбородком.
– Привет, доча! – распахнув руки, папа уже спешил на встречу. – Соскучилась по старику отцу?
– Тоже мне, старик! – Зоя тепло обняла отца. – Молодым фору дашь!
Из-за угла дома выбежал старый сеттер и радостно затрусил к Зое. Вслед за собакой показался начальник охраны Аркадий.
– Привет! – помахал он рукой. – Мы с Лёнькой в саду гуляли. Его ж почаще надо выгуливать, суставы разминать. Лёнька тебя почуял, уши приподнял и сразу сюда побежал.
– Да ты мой красавец! – Зоя обняла пса и почесала за ушами. – Соскучился? И я соскучилась! Как твои дела? Не обижали тебя мужики?
– Обидишь его, как же! – Аркадий, улыбаясь, подошел ближе. – Хоть и старый, а зубы скалить умеет. Рад тебя видеть!
Аркадий взял у Зои ключи от машины и перегнал в крытый гараж. Он работал у отца уже лет двадцать. Невысокий, плотный, с выверенными точными движениями, немногословный. Зою Аркадий знал с самого рождения и после смерти ее мамы Аглаи, горячо любимой жены Анатолия Петровича, очень поддерживал девочку, став практически членом их небольшой семьи.
Зоя приезжала к отцу в гости не так часто, как хотелось бы. Занятия, репетиции, встречи с друзьями, общение с нужными людьми, да мало ли найдется дел у молодой, красивой и одаренной девушки.
После внезапной смерти мамы, Зоя замкнулась в себе. Девочка, как раз вступившая в пору тревожного переходного возраста, отчаянно нуждалась в тепле и понимании. Папа же не очень-то умел разговаривать по душам. Изредка обнимал дочь, гладил по голове, скупо выдавая: «Прорвемся» и отходил в сторону, словно боясь расплескать свою внутреннюю боль.