Читать книгу Велнесс онлайн

И даже в те редкие вечера, когда им с Джеком удавалось напроситься в гости к друзьям, чтобы хоть немного пообщаться вживую, никакого полноценного разговора все равно не получалось: присутствие в доме чужих людей заставляло детей настырно, а иногда и буйно добиваться внимания родителей, которые – видимо, не желая наказывать детей в присутствии друзей, чтобы предстать в наилучшем свете, – никак этому не препятствовали, так что дети, испытывая границы своей новообретенной сладкой свободы, начинали капризничать, кричать и беситься, родители нервничали еще больше, и Элизабет чувствовала себя виноватой за то, что вообще пришла. Чувствовала себя обузой. Чувствовала, что ее приглашения и визиты только раздражают. В конце концов она перестала спрашивать. В конце концов остались только Элизабет и Джек, которым предстояло провести несколько следующих десятилетий вдвоем, в одиночестве, общаясь с друзьями лишь изредка, во время суматошных вечеринок по случаю дня рождения.

И все же ее друзей эта новая жизнь не то чтобы огорчала. Напротив, Элизабет не могла не замечать, что им это нравится, что они действительно предпочитают более просторные пригородные дома с участками. Они были совершенно довольны жизнью. У них появлялся ребенок, а иногда и несколько. Они были единым целым, одним организмом, семьей. Они постоянно спрашивали Элизабет, когда у нее тоже будет семья. В итоге она стала думать, что, возможно, ей чего-то не хватает, что, возможно, идеалы ее двадцати с небольшим лет не дают ей получить некий фундаментально важный жизненный опыт. Она вспомнила о своем поведении в молодости, о том, каким оно было ужасным, о том, как они с друзьями ходили по пригородным торговым центрам и целыми днями насмехались над людьми. Тогда это приносило такое удовлетворение, казалось таким забавным, даже в некотором роде осмысленным – они называли это «культурным противодействием», придавая своим поступкам благородный лоск идейного сопротивления: капиталистическая система откровенно аморальна, думали они, а следовательно, люди, которые вовлечены в эту систему, тоже откровенно аморальны, и поэтому она могла не чувствовать себя виноватой из-за того, что высмеивала этих людей или считала себя выше их. Это соблазнительная логика, когда тебе чуть за двадцать, но теперь, оглядываясь назад, Элизабет чувствовала себя неловко. Весь их протест казался ей неприятным. Самонадеянным. Лицемерным. Даже в некотором роде чудовищно нахальным: это был мир до глобализации, мир до 11 сентября, мир до ипотечного кризиса, мир до Великой рецессии, когда все они интуитивно понимали, что, как бы сильно они ни презирали массовую экономику и ни сопротивлялись ей, у них не возникнет особых проблем с тем, чтобы в конечном счете найти работу и средства к существованию в этой экономике. Возможно, подумала Элизабет, те друзья, которые переехали в пригород, самые прозорливые из их компании. Они первыми избавились от заблуждений.