Читать книгу Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том I онлайн
Официальное издание французских дипломатических документов, как мы видели, удостоверяет «миролюбие» берлинского правительства. Вильгельм II, заявлявший тогда, что Австрия упустила в 1909 г. удобный случай подорвать великодержавную политику Сербии и укрепить свое государственное единство, – так как тогда Россия была не в состоянии воевать и политически и технически, – в это время, в 1912 г., считал Россию достаточно вооруженной, чтобы не было сомнения в ее готовности выступить совместно с Сербией, в случае прямого нападения на последнюю, а потому и не признавал возможным обречь на гибель германскую молодежь из-за какой-то албанской гавани. Это было высказано им эрцгерцогу Францу Фердинанду 22 ноября (то есть в тот самый день, когда произошел пресловутый обмен писем между Грэем и Камбоном, фиксировавший англо-французское – устное до тех пор – политическое и военное соглашение), в ответ на старания эрцгерцога убедить его в необходимости решительного образа действий против Сербии. Молва приписала ему слова: «Я вижу, ты хочешь сражаться моею саблей». Не противоречит этой позиции даже заявление Бетман-Гольвега 2 декабря в рейхстаге: союзники Германии, сказал он, должны сами добиваться удовлетворения своих требований (по поводу «албанской гавани»), если же они подвергнутся нападению, то мы вынуждены будем сражаться для сохранения нашего собственного положения в Европе, для защиты нашего собственного будущего и нашей собственной безопасности. Это открытое подтверждение перед всем миром того, что всем и без того было известно, во всяком случае, гораздо больше способствовало выяснению положения, чем тайные обещания и переговоры между Извольским, Грэем и Пуанкаре.
По сообщению от 5 декабря Ж. Луи, Петербург так именно и отнесся к этой речи: в этой речи, сказал ему Нератов, «нет ничего, чего нам раньше не говорили, Германия выступит на стороне Австрии, только если последняя подвергнется нападению»[37].
Отметим здесь фактор исключительной важности – основной элемент всеобщего недоверия и взаимной боязни – фатальный страх растерять союзников накануне решительных боев. Чем острее становилось положение руководящих в той и другой коалиции правительств, тем острее становилась их зависимость от своих союзников и спутников. Страх этот и должен был привести к войне из-за конфликта между более слабыми членами коалиций, которые и по большей уязвимости своей, и по расчету на помощь более сильного союзника, находились хронически в состоянии конфликтов, взаимных обид и ущемлений. Наконец, вопрос о боеспособности этих более слабых решался всецело в зависимости от непосредственного повода к войне, то есть свое ли дело они защищают или же дело своего покровителя. Вот почему Пуанкаре и Бетман-Гольвег убеждают, один тайно, другой явно – своих союзников в своей верности союзу, тогда как эти последние, сознавая свое подчиненное положение и значение, нервничают, требуя для себя всегда почти больше, чем сильный союзник может и хочет сделать для слабого. Но если слабый слишком нерешителен и осторожен, то положение меняется: сильный увлекает его в «активную» политику для сохранения коалиционной конъюнктуры.