Читать книгу Основы истории философии. Том третий – Новое время онлайн

2. Это жизненное стремление нашло свою истинную почву и, следовательно, принесло свои самые спелые плоды во Франции. Ряд обстоятельств, среди которых не последнее место занимало сочетание безнравственности и показной церковности, характерное для последних лет правления Людовика XIV, в результате которого могло случиться, что вскоре после этого некий Дюбуа надел кардинальскую шапку, объясняет, что из всех форм позитивной религии деизм, перенесенный во Францию, больше всего ненавидел христианство. (Вспомните горькие выпады даже Монтескье в его «Персидских письмах»). К этому добавлялось уже упомянутое обстоятельство, что лучшие школы, существовавшие в то время, находились в руках иезуитов, и требование, выраженное именем христианской религии, не слушать сомнений вообще, должно быть, оказало на некоторых из тех, кто получил от них образование, такое же воздействие, какое оказало на Болингброка образование диссидентов. – Не стоит преувеличивать значение Вольтера, если и по сей день во Франции того, кто стоит на позициях антихристианского просвещения, называют вольтерьянцем. Он действительно является воплощением такого взгляда на жизнь. Франсуа Мари Аруэ родился в Париже 21 ноября 1694 года и получил первое образование в иезуитском колледже, но так, как будто там намеренно хотели воспитать идеал легкомыслия. Блеснув в юности в самых блестящих кругах самого Парижа, он впитал в себя ненависть к правительству, церкви и дворянству своего отечества, пережив ряд тяжелых испытаний, и в таком настроении отправился в Англию, где (1726—29) подвизался в кругу вышеупомянутых деистов. (К своему настоящему имени он уже добавил имя Вольтер, образованное анаграммой от Armut L. j. Де, соединявшая эти два имени, позже появилась как знак знатности в связи с исчезновением фамилии Аруэ). После возвращения он опубликовал «Письма к англичанам», ставшие известными в Англии в рукописном виде и впервые напечатанные на английском языке, в которых обратил внимание соотечественников на эмпиризм Локка в противовес врожденным идеям картезианцев, на просвещенный деизм Болингброка в противовес католицизму и иезуитству, а также на конституцию Англии в противовес их абсолютной монархии. Письма были сожжены рукой палача, но это не остановило его в борьбе с узостью взглядов и предрассудками, продолжавшейся до самой смерти и сделавшей его имя самым известным в XVIII веке, его боялись и склоняли перед ним коронованные особы. (Только французский двор, к его огорчению, ополчился против него). Сначала у ученой маркизы дю Шетеле в Сирее в Лотарингии, затем некоторое время в Берлине при дворе Фридриха Великого, наконец, сформировав вокруг себя своеобразный двор в своей загородной резиденции Ферни под Женевой, он прожил до 30 мая 1778 года, когда, раздавленный своими триумфами, умер в Париже, считаясь по сей день одними богом, другими – дьяволом. Его произведения издавались бесчисленное количество раз. Женевское издание в формате кварто (1768) состоит из 30 томов, плюс 15 томов переписки. Переписка. Он сам исправил сорокатомное издание, вышедшее в Келе и Базеле в 1773 году. Семидесятитомное издание Келя (1785—1789), опубликованное Бомарше и Кондорсе, содержит биографию Вольтера, написанную последним. Одним из лучших изданий является издание Бюшо (Париж, 1829—1834, 72 тома). В дополнение к «Философским письмам» можно привести наиболее важные с философской точки зрения труды: Важный экзамен Милорда Болингброка, 1736 г.; Очерки философии Ньютона, 1738 г., к которым в более поздних изданиях добавлены критические обсуждения учений Декарта и Лейбница; Философский словарь, 1764 г.; Невежественный философ, 1767 г. Ненависть Вольтера к христианству, переросшая в конце концов в настоящий фанатизм, заставила многих считать его атеистом и отказывать ему во всякой религии. Этого нельзя допустить; он деист в смысле английских вольнодумцев. Он серьезен, когда выступает против более далеко идущих, полностью атеистических начинаний так же враждебно, как и против христианской доктрины веры; и он не отказывается от своих принципов, когда, к ужасу своих поклонников, заявляет, что выступает против системы de la nature. Нельзя сказать, что это желание сердца, ведь часто возникает ощущение, что Вольтер неохотно заявляет о существовании Бога, но разум заставляет его сделать это. Правда, в этой доктрине он отрицает consensus gentium; но космологически существование Бога должно быть доказано, поскольку мы сами и движущаяся материя должны иметь причину; также и телеологически, поскольку природа повсюду демонстрирует нам целенаправленный порядок, является искусством насквозь, а потому не может быть понята теми, кто отрицает конечные причины. Вольтер не отказался от целевого порядка в мире и позже, когда, сильно отойдя от оптицизма, высмеял Шафтсбери и Лейбница за них в своем «Кандиде». К этим двум доказательствам добавляется третье, самое поразительное, – моральное, ибо без Бога нет ни надежды, ни страха, ни угрызений совести, а значит, невозможна и мораль; Бейль ошибается, когда думает, что государство атеистов может существовать: если бы Бога не было, его пришлось бы придумать. Но в этом нет необходимости, поскольку вся природа взывает к его существованию. Как подчеркивание моральных доказательств подтверждает часто высказываемое Вольтером утверждение, что его метафизика полностью коренится в его морали, так и тот факт, что то, что оставалось темным в чисто теоретическом плане, получает свет от морали. Предполагается, что природа Бога и человеческой души непознаваема, и все же Вольтер не боится всегда приписывать предикат справедливости Богу, поскольку в этом есть практическая необходимость; он также отстаивает свободу человеческого духа, причем настолько, что это неоднократно пугает его, заставляя отказываться от утверждения его материальности. И здесь, как и в случае с оптимизмом, с годами происходят изменения. По мере того, как угасает ощущение юношеской бодрости, исчезает и энергичное утверждение свободы. С другой стороны, он держался за нее непоколебимо, хотя это, очевидно, и привело его к врожденным представлениям о том, что во всех людях есть незыблемые идеи добра и справедливости. Именно эти идеи неоднократно внушали ему уверенность в преемственности, даже если теоретические доводы, а зачастую и его собственные желания, говорили против этого. Кстати, он часто заявлял, что все исследования этих вопросов в конечном итоге приводят к скептицизму, и именно по этой причине любил называть себя философом невежды. Он ничего не отрицал, все подрывал.