Читать книгу Горько-сладкий эрос онлайн

• ποθεῖ μέν, ἐχθαίρει δέ, βούλεται δ᾽ ἔχειν.

• Желает, ненавидит,
• хочет все ж иметь[5].

(Ran., 1425)

В Эсхиловом «Агамемноне» описывается, как Менелай бродит по дворцу после того, как Елена оставила его. Кажется, в комнатах осталась ее тень; войдя в опочивальню, он восклицает: «И ложе, увы, сирое!» (411). Нет сомнения, он испытывает желание (pothos, 414), однако пустоту начинает заполнять ненависть (echthetai):

• πόθῳ δ᾽ ὑπερποντίας
• φάσμα δόξει δόμων ἀνάσσειν·
• εὐμόρφων δὲ κολοσσῶν
• ἔχθεται χάρις ἀνδρί,
• ὀμμάτων δ᾽ ἐν ἀχηνίαις
• ἔρρει πᾶς Ἀφροδίτα.

• Не ее ль
• Все царит в сих чертогах призрак?
• Изваяний прекрасных
• Ненавистно прельщенье:
• Алчут очи живой красы!
• Где ты, где, Афродита?[6]

(Ag., 414–418)

Любовь и ненависть снабжают темами и эллинистическую эпиграмму. Типичен призыв Никарха к возлюбленной:

• Εἴ με φιλεῖς, μισεῖς με· καὶ εἰ μισεῖς, σὺ φιλεῖς με·
• εἰ δέ με μὴ μισεῖς, φίλτατε, μή με φίλει.

• Если ты любишь меня, ненавидь, ненавидя, ты любишь.
• Коль отвращения нет, милая, нет и любви.

(Anth. Pal., XI, 252)

Должно быть, в самой изысканной, дистиллированной форме это клише подано у Катулла:

• Odi et amo. quare id faciam, fortasse requiris.
• nescio, sed fieri sentio et excrucior.

• Ненависть – и любовь. Как можно их чувствовать вместе?
• Как – не знаю, а сам крестную муку терплю[7].

(Catullus, LXXXV)

Порой поэты греческой лирической традиции осмысливают состояние эротической любви до такой степени концептуально, однако в общем и целом Сапфо и ее последователи предпочитают концепциям физиологические образы. Момент, когда душа, объятая желанием, разделяется надвое, представлен как дилемма тела и рассудка. Сапфо, как мы уже увидели, ощутила на языке «горечь и сладость» момента. В более поздних стихотворениях такая двойственность вкуса превращается в «горький мед» (Anth. Pal., XII, 81), «сладкую рану» (Anth. Pal., XII, 126) и «эрос сладких слез» (Anth. Pal., XII, 167). В стихотворении Анакреонта Эрот сбивает влюбленного с ног, обдав сперва жаром, а потом холодом:

• μεγάλῳ δηὖτέ μ’ Ἔρως ἔκοψεν ὥστε χαλκεύς
• πελέκει, χειμερίῃ δ᾽ ἔλουσεν χαράδρῃ.

• Как кузнец молотом, вновь Эрот по мне ударил,
• А потом бросил меня он в ледяную воду[8].

(PMG, 413)

– тогда как Софокл сравнивает это со льдинкой, тающей в теплых ладонях (Radt, fr. 149)[9]. Более поздние авторы смешивали ощущения жара и холода с метафорой вкуса; так получился «сладкий огонь» (Anth. Pal., ХII, 63), влюбленные, «обожженные медом» (Anth. Pal., XII, 216), стрелы Эрота «закалены в меду» (Anac., 27E). Поэт Ивик помещает эротический парадокс в дихотомию «мокрое-сухое» – «сверкающий молнией ветер фракийский» желания несет ему не дождь, а «жгучее безумие»[10] (PMG, 286, 8–11). Возможно, эти тропы отчасти основаны на античных представлениях о психологии и физиологии, связывавших приятные, желанные или положительные действия с ощущением жара, жидкости и таяния, а неприятные или ненавистные – с холодом, сухостью и застыванием.